АКСИОМАТИКА ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ БЕЗ ПРОЦЕНТА. Часть VII.
7. Аксиома потребления и воспроизводства
««On ne s'associe pas pour mourir»
(для умирания не собираются вместе),
справедливо заметил Эспинас»
(Кропоткин, 2011, с. 57)
То, что потребление должно быть полноценным аксиоматично само по себе. Иначе как возможно продолжение жизни, её воспроизводство как непреложный закон природы? Руководствуясь этим законом, который над людьми как частью природы и, поэтому, сильнее и строже всех людских фантазий о праве, люди продолжают оставаться людьми. И вроде бы под это основание подводится принцип распределения как непроизводительные расходы государства, заботящегося о людях. Общество, семья не в состоянии позаботится о себе и только государству мы обязаны своим образованием, здоровьем, культурой и социальным, т.е. общественным, но на самом деле государственным обеспечением в старости. Общества и семьи как будто нет и в помине. Но ведь государство откуда-то берет средства на общественные программы. Не из самого ли общества, семей, чтобы облагодетельствовать их и снискать безмерную благодарность государству? Распределение, таким образом, становится наиболее значимым в экономической политике любой демократии, подобно тому как и сама демократия, её представительная разновидность, есть делегирование общественных полномочий и средств жизнеобеспечения, чтобы сделав круговорот в государственном бюджете, эти средства вернулись в общество и семьи, потеряв в пути изрядную часть на содержание государственного распределителя. Таким образом, политика превращается в нескончаемую череду дебатов о том, сколько и на что надо распределять, есть ли вообще на это средства, кто самый лучший в деле распределения и как общество, занятое своими насущными каждодневными делами, будет выращивать внутри себя этих лучших и содержать их в надежде справедливого управления собою. Ведь обществу согласно социального дарвинизма, не свойственно самоуправление, только война, а парламентские дебаты и мудрость суждений президента преобразуют эту войну в цивилизованное русло каждодневным законотворчеством.
Люди до того недееспособны, что не могут разобраться в полноценности продуктов питания, если не будут просвещаемы рекламой о заботливом наполнении этих продуктов питания полезными веществами, предварительно изъятыми оттуда для оправдания распределительной роли пищевой промышленности на основании установленных государством технических условий и стандартов. И как только могли в этой общественной среде возникнуть величайшие произведения искусства, науки, их собрания в коллекциях?
Воистину, политико-экономическое значение распределения трудно переоценить. Ведь оно закрепляет в общественном создании лукавую мысль, что в обществе может быть непроизводительный труд и, следовательно, непроизводительные расходы. Разделение труда, чтобы властвовать?
Наука стала представляться функцией даже не распределения, а её крайней формы — инвестирования. Чем больше вложим в науку, тем больше науки получим и продадим её достижения? А ведь наука не продаётся, т.к. для её покупки покупатель должен быть такой же квалификации как и автор научного достижения, вынуждаемый не продавать науку, но своё время, которое низко ценится, если вообще ценится в обществе недееспособных потребителей. Научное достижение может быть воплощено в неком товаре, пользование которым также с помощью науки очевидно и просто делает нашу жизнь полноценнее, высвобождает время жизни, продлевает её. Нескончаемые дебаты занимают и сокращают жизнь, в т..ч. и государства.
««Каждый брал у них, сколько мог… изобретались воображаемые долги, с целью захватить их земли», — так выражается эдикт, обнародованный Людовиком XIV-м в 1667 году.» (Кропоткин, 2011, с. 192). В результате, хлеб насущный не мыслится в политической экономии иначе как для поддержания рабочей силы, стоимость которой всегда меньше создаваемой им стоимости. Возблагодарим же за это Капитал, приобретший своё достоинство в баронском титуле!
Но в чём состоит рабочая сила у учёного, производящего знания и получающего заработную плату как наёмный рабочий производственного или сельскохозяйственного предприятия? Разве опыт, например, Л. Н. Гумилёва (1), создавшего многие из своих произведений в заключении, подтверждает наличие «рабочей силы» учёного? Разве неотделимое от человека знание подлежит обмену само по себе?
Труд, понимаемый как «Целесообразная деятельность человека, направленная на создание с помощью орудий производства материальных и духовных ценностей» (2), производителен даже по собственному самообслуживанию, в т.ч. в семье, где разделение труда весьма относительно, существует перемена труда среди множества «профессий». Потребление же, возможное в силу обмена результатов труда, как правило, совместного, по природе своей тоже зеркально совместное, семейное, общественное. Этика совместной трапезы красноречиво об этом свидетельствует. Двоякое, в условиях возможности неэквивалентного обмена, узаконенного государством, значение слова «потребитель», одно из которых нейтральное, а другое неодобрительное: «1. Лицо или организация, потребляющее продукты чьего-н. производства … 2. перен. Человек, к-рый стремится жить, больше получая от других, чем отдавая им» (3), показывает природосообразную перспективу государству как высшему ассоциативному учреждению общества сохранять тройственность пропорций хлеба насущного как средства обмена, потребления и воспроизводства.
Аксиома потребления и воспроизводства: Потребление продукта полноценно, если обеспечивает воспроизводство жизни в обществе и хлеба насущного для неё.
----------
1. О Л. Н. Гумилёве вышел замечательный сборник: Гумилев Л. Н. Автобиография. Автонекролог; Лавров С. Б. Лев Гумилев: Судьба и идеи; Воспоминания о Л. Н. Гумилеве. – 4-е изд., обнов. и доп. – М.: АЙРИС-пресс, 2013. – 640 с. – (Б-ка истории и культуры).
2. Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка: 80 000 слов и фразеол. выражений / Рос. акад. наук. Ин-т рус. яз. им. В. В. Виноградова. – 4-е изд., доп. – М: Азбуковник, 1999. – 944 с., с. 814.
3. Там же, с. 572.
««On ne s'associe pas pour mourir»
(для умирания не собираются вместе),
справедливо заметил Эспинас»
(Кропоткин, 2011, с. 57)
То, что потребление должно быть полноценным аксиоматично само по себе. Иначе как возможно продолжение жизни, её воспроизводство как непреложный закон природы? Руководствуясь этим законом, который над людьми как частью природы и, поэтому, сильнее и строже всех людских фантазий о праве, люди продолжают оставаться людьми. И вроде бы под это основание подводится принцип распределения как непроизводительные расходы государства, заботящегося о людях. Общество, семья не в состоянии позаботится о себе и только государству мы обязаны своим образованием, здоровьем, культурой и социальным, т.е. общественным, но на самом деле государственным обеспечением в старости. Общества и семьи как будто нет и в помине. Но ведь государство откуда-то берет средства на общественные программы. Не из самого ли общества, семей, чтобы облагодетельствовать их и снискать безмерную благодарность государству? Распределение, таким образом, становится наиболее значимым в экономической политике любой демократии, подобно тому как и сама демократия, её представительная разновидность, есть делегирование общественных полномочий и средств жизнеобеспечения, чтобы сделав круговорот в государственном бюджете, эти средства вернулись в общество и семьи, потеряв в пути изрядную часть на содержание государственного распределителя. Таким образом, политика превращается в нескончаемую череду дебатов о том, сколько и на что надо распределять, есть ли вообще на это средства, кто самый лучший в деле распределения и как общество, занятое своими насущными каждодневными делами, будет выращивать внутри себя этих лучших и содержать их в надежде справедливого управления собою. Ведь обществу согласно социального дарвинизма, не свойственно самоуправление, только война, а парламентские дебаты и мудрость суждений президента преобразуют эту войну в цивилизованное русло каждодневным законотворчеством.
Люди до того недееспособны, что не могут разобраться в полноценности продуктов питания, если не будут просвещаемы рекламой о заботливом наполнении этих продуктов питания полезными веществами, предварительно изъятыми оттуда для оправдания распределительной роли пищевой промышленности на основании установленных государством технических условий и стандартов. И как только могли в этой общественной среде возникнуть величайшие произведения искусства, науки, их собрания в коллекциях?
Воистину, политико-экономическое значение распределения трудно переоценить. Ведь оно закрепляет в общественном создании лукавую мысль, что в обществе может быть непроизводительный труд и, следовательно, непроизводительные расходы. Разделение труда, чтобы властвовать?
Наука стала представляться функцией даже не распределения, а её крайней формы — инвестирования. Чем больше вложим в науку, тем больше науки получим и продадим её достижения? А ведь наука не продаётся, т.к. для её покупки покупатель должен быть такой же квалификации как и автор научного достижения, вынуждаемый не продавать науку, но своё время, которое низко ценится, если вообще ценится в обществе недееспособных потребителей. Научное достижение может быть воплощено в неком товаре, пользование которым также с помощью науки очевидно и просто делает нашу жизнь полноценнее, высвобождает время жизни, продлевает её. Нескончаемые дебаты занимают и сокращают жизнь, в т..ч. и государства.
««Каждый брал у них, сколько мог… изобретались воображаемые долги, с целью захватить их земли», — так выражается эдикт, обнародованный Людовиком XIV-м в 1667 году.» (Кропоткин, 2011, с. 192). В результате, хлеб насущный не мыслится в политической экономии иначе как для поддержания рабочей силы, стоимость которой всегда меньше создаваемой им стоимости. Возблагодарим же за это Капитал, приобретший своё достоинство в баронском титуле!
Но в чём состоит рабочая сила у учёного, производящего знания и получающего заработную плату как наёмный рабочий производственного или сельскохозяйственного предприятия? Разве опыт, например, Л. Н. Гумилёва (1), создавшего многие из своих произведений в заключении, подтверждает наличие «рабочей силы» учёного? Разве неотделимое от человека знание подлежит обмену само по себе?
Труд, понимаемый как «Целесообразная деятельность человека, направленная на создание с помощью орудий производства материальных и духовных ценностей» (2), производителен даже по собственному самообслуживанию, в т.ч. в семье, где разделение труда весьма относительно, существует перемена труда среди множества «профессий». Потребление же, возможное в силу обмена результатов труда, как правило, совместного, по природе своей тоже зеркально совместное, семейное, общественное. Этика совместной трапезы красноречиво об этом свидетельствует. Двоякое, в условиях возможности неэквивалентного обмена, узаконенного государством, значение слова «потребитель», одно из которых нейтральное, а другое неодобрительное: «1. Лицо или организация, потребляющее продукты чьего-н. производства … 2. перен. Человек, к-рый стремится жить, больше получая от других, чем отдавая им» (3), показывает природосообразную перспективу государству как высшему ассоциативному учреждению общества сохранять тройственность пропорций хлеба насущного как средства обмена, потребления и воспроизводства.
Аксиома потребления и воспроизводства: Потребление продукта полноценно, если обеспечивает воспроизводство жизни в обществе и хлеба насущного для неё.
----------
1. О Л. Н. Гумилёве вышел замечательный сборник: Гумилев Л. Н. Автобиография. Автонекролог; Лавров С. Б. Лев Гумилев: Судьба и идеи; Воспоминания о Л. Н. Гумилеве. – 4-е изд., обнов. и доп. – М.: АЙРИС-пресс, 2013. – 640 с. – (Б-ка истории и культуры).
2. Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка: 80 000 слов и фразеол. выражений / Рос. акад. наук. Ин-т рус. яз. им. В. В. Виноградова. – 4-е изд., доп. – М: Азбуковник, 1999. – 944 с., с. 814.
3. Там же, с. 572.
No comments:
Post a Comment