356 рублей мелочью
Он уже не помнил точный расклад по денежному довольствию. У начштаба его части на круг выходило вроде как триста пятьдесят шесть рублей с копейками. Трудно даже подобрать слово, характеризующее эту фигуру войсковой иерархии. Сослуживец? Формально да, но по сути ничего общего. Начальник? Да, но лишь в некоторой степени, ибо была собственная вертикаль по финансовой службе. Запомнились, пожалуй, неформальные отношения. Но и это не вполне правильно так характеризовать. Майор — такое у начштаба было воинское звание — в свои сорок с небольшим выглядел пожилым человеком. Какие у него могли быть неформальные отношения с двадцатипятилетним лейтенантом?
Школить школил майор лейтенанта. То ли хотел сделать из него кадрового офицера, часто делая замечания на плацу, что мол держи осанку и отмечая, что шинель ему к лицу. Да это и дома ему не раз говорили. Дед, будучи фронтовиком с первого дня Отечественной, закончив службу лишь в сорок седьмом в армейском СМЕРШ и которого единственный орден нашел лишь десятилетия спустя, хотел видеть внука военным. То ли при удобном случае начштаба хотел показать свою власть над лейтенантом, но при этом его заносило не только за рамки приличий, но и дозволенного. Все знали, что начштаба воспитывает с какой-то одержимостью и казалось с удовольствием от возможности применить власть. И всё с какими-то издевками … Даже командир части не опускался до этого. А может в этом суть штабной работы — знать на чрезвычайную ситуацию все нюансы возможных реакций подчиненных офицеров и солдат. Армия, война ведь в сущности не могут быть полностью уложены в скупые строчки положений уставов … То, что майор не был на самом деле одержим злом так как своей педагогикой он узнал уже после демобилизации, встретив как-то его на улице. Поговорили. Майор был непривычно кроток, а глаза печальны. Позже кто-то ему сказал, что тот потерял сына. Он был убит в уличной драке. Стало жаль майора. И восприниматься он стал по-другому. И вспоминаться … Но вопрос власти, так или иначе, был камнем преткновения в их отношениях.
Он вспомнил эту историю, чтобы осмыслить получше расхожее нынче положение о связи денег и власти, возведённое в уравнение. Что-то выпадало из этого уравнения … Но вот что? Оказалось такая безделица как достоинство. Оно как коэффициент незримо присутствует в обеих частях уравнения. А в случае денег выполняется закон понижения достоинства и, следовательно, власти вместе с понижением достоинства дензнаков.
Он вывел эту формулу, вспомнив то жаркое лето. Тогда только разрешили носить на службе рубашки с коротким рукавом и без галстука. Офицерские жёны принялись обрезать рукава мужних рубашек. Но вот находиться в кабинете, окна которого выходили на солнечную сторону, в шерстяных галифе и сапогах было невыносимо. А если не в сапогах, а в брюках навыпуск и туфлях, то появляться утром на разводе было невозможно. Он и не появлялся. Чем вызывал постоянное негодование начштаба и изредка командира. Но командир махнул на эту провинность рукой ведь по службе у лейтенанта всё было нормально — платежи совершались как положено. А что ещё, собственно, надо? Но вот начштаба как заклинило. Не мог пережить и что удумал. Приказал он как-то в отсутствие командира собраться всем в парке по какому-то якобы важному поводу. Даже посыльного прислал. Он подчинился и оказался перед строем вместе с другим лейтенантом, который командовал связью и которому от начштаба доставалось ежедневно и по полной программе. Связист не выдерживал воспитания и когда заступал дежурным по части глотал элениум — транквилизатор, уменьшающий тревогу и страх. Где он доставал элениум?
Воспитательное действо в парке непосредственно осуществлял один из командиров батарей. Капитан тот был велик ростом, что видимо должно было усилить эффект давления, осуществляемого на пару с майором. Давления, разумеется, напором лужёных командирских глоток, на специфическом командирском языке, иначе говоря, матом перед строем солдат, офицеров и прапорщиков. И … видимо сработал коэффициент достоинства. Он вдруг развернулся кругом и молча пошёл из парка, оставив недоумевающего связиста одного терпеть эту экзекуцию. Тишина как зависла в воздухе. Он не видел лиц в строю, майора и капитана, но по тишине понял, что уж такого эффекта они никак не ожидали. Думали, небось, что за бетонным забором парка всё у них получится, власть восторжествует, а он наверное с тех пор приобрёл стойкое неприятия бетонных заборов. Как своеобразную аллергию. «Лейтенант, стоять!» - слышен был чуть запоздавший протяжный крик капитана как будто тот собирался стрелять. Майор при этом не издал ни звука. А он прямиком направился в штаб дивизии к начальнику политотдела, на ходу репетируя свои аргументы, что в армию он не просился, претензий по службе к нему нет, а выслушивать матерщину перед строем он не намерен, пусть увольняют тогда.
Как произошёл разговор с начальником политотдела он не помнил. Как отрезало. Помнил лишь, что после обеда из общежития было видно, что начштаба какой-то поникший следует по направлению штаба дивизии. «Смотри, смотри, майора твоего начпо вызвал на ковёр», - наперебой и одобрительно улыбаясь ему говорили молодые офицеры, собираясь на службу продолжить трудовой день. «Ты ему … это … получку ещё мелочью выдай для профилактики, вот будет потеха», - прозвучало чьё-то предложение. Оно показалось ему интересным как только он представил триста с лишим рублей рублями и пятирублёвиками. Сказано — сделано. В банке с кассиршами отношения были давно налажены и получить в обмен на улыбки девушкам бумажные пакетики с юбилейными монетками перед очередной выдачей денежного довольствия не представило труда …
И вот долгожданный день получки. В кабинет начфина заходят офицеры с талончиками из расчётных книжек. Получают наличные. Заходит начштаба. Деловито сопя достаёт талончик и протягивает ему — держи мол. Он взял талончик. Также деловито наклонился над расчётной ведомостью, сверяясь с суммой к выдаче и начал не спеша отсчитывать монеты. Недоумение на лице майора нарастало медленно. Его глаза медленно но верно вылезали из орбит. Как у ската. Он, видимо, не мог поверить своим глазам, что же это такое происходит. Когда он увидел какую кучу денег ему придется как-то уносить с прилавка, он медленно отрывая от них изумлённый взор совершенно обескураженный произнес: «Ты что, лейтенант, охренел!». И с этой фразой окончательной безысходности он застыл на мгновение. «Берите, берите, товарищ майор. Это же деньги», - произнёс он деловито, не глядя на майора, и не отвлекаясь от уже доведённой до автоматизма привычки искать в ведомости следующего получателя, уже стоящего за спиной начштаба. Получка — святое дело и пререкаться при офицерах да еще на «чужой» территории было заранее для майора проигрышным делом. Потом будут «кости мыть». Майор тихо вышел. И после никогда не переходил грань дозволенного. По крайней мере с ним. Деньги великая власть, особенно помноженные на коэффициент достоинства, который, как Вы понимаете, может свести эту власть к нулю. Такая вот простая арифметика.
Школить школил майор лейтенанта. То ли хотел сделать из него кадрового офицера, часто делая замечания на плацу, что мол держи осанку и отмечая, что шинель ему к лицу. Да это и дома ему не раз говорили. Дед, будучи фронтовиком с первого дня Отечественной, закончив службу лишь в сорок седьмом в армейском СМЕРШ и которого единственный орден нашел лишь десятилетия спустя, хотел видеть внука военным. То ли при удобном случае начштаба хотел показать свою власть над лейтенантом, но при этом его заносило не только за рамки приличий, но и дозволенного. Все знали, что начштаба воспитывает с какой-то одержимостью и казалось с удовольствием от возможности применить власть. И всё с какими-то издевками … Даже командир части не опускался до этого. А может в этом суть штабной работы — знать на чрезвычайную ситуацию все нюансы возможных реакций подчиненных офицеров и солдат. Армия, война ведь в сущности не могут быть полностью уложены в скупые строчки положений уставов … То, что майор не был на самом деле одержим злом так как своей педагогикой он узнал уже после демобилизации, встретив как-то его на улице. Поговорили. Майор был непривычно кроток, а глаза печальны. Позже кто-то ему сказал, что тот потерял сына. Он был убит в уличной драке. Стало жаль майора. И восприниматься он стал по-другому. И вспоминаться … Но вопрос власти, так или иначе, был камнем преткновения в их отношениях.
Он вспомнил эту историю, чтобы осмыслить получше расхожее нынче положение о связи денег и власти, возведённое в уравнение. Что-то выпадало из этого уравнения … Но вот что? Оказалось такая безделица как достоинство. Оно как коэффициент незримо присутствует в обеих частях уравнения. А в случае денег выполняется закон понижения достоинства и, следовательно, власти вместе с понижением достоинства дензнаков.
Он вывел эту формулу, вспомнив то жаркое лето. Тогда только разрешили носить на службе рубашки с коротким рукавом и без галстука. Офицерские жёны принялись обрезать рукава мужних рубашек. Но вот находиться в кабинете, окна которого выходили на солнечную сторону, в шерстяных галифе и сапогах было невыносимо. А если не в сапогах, а в брюках навыпуск и туфлях, то появляться утром на разводе было невозможно. Он и не появлялся. Чем вызывал постоянное негодование начштаба и изредка командира. Но командир махнул на эту провинность рукой ведь по службе у лейтенанта всё было нормально — платежи совершались как положено. А что ещё, собственно, надо? Но вот начштаба как заклинило. Не мог пережить и что удумал. Приказал он как-то в отсутствие командира собраться всем в парке по какому-то якобы важному поводу. Даже посыльного прислал. Он подчинился и оказался перед строем вместе с другим лейтенантом, который командовал связью и которому от начштаба доставалось ежедневно и по полной программе. Связист не выдерживал воспитания и когда заступал дежурным по части глотал элениум — транквилизатор, уменьшающий тревогу и страх. Где он доставал элениум?
Воспитательное действо в парке непосредственно осуществлял один из командиров батарей. Капитан тот был велик ростом, что видимо должно было усилить эффект давления, осуществляемого на пару с майором. Давления, разумеется, напором лужёных командирских глоток, на специфическом командирском языке, иначе говоря, матом перед строем солдат, офицеров и прапорщиков. И … видимо сработал коэффициент достоинства. Он вдруг развернулся кругом и молча пошёл из парка, оставив недоумевающего связиста одного терпеть эту экзекуцию. Тишина как зависла в воздухе. Он не видел лиц в строю, майора и капитана, но по тишине понял, что уж такого эффекта они никак не ожидали. Думали, небось, что за бетонным забором парка всё у них получится, власть восторжествует, а он наверное с тех пор приобрёл стойкое неприятия бетонных заборов. Как своеобразную аллергию. «Лейтенант, стоять!» - слышен был чуть запоздавший протяжный крик капитана как будто тот собирался стрелять. Майор при этом не издал ни звука. А он прямиком направился в штаб дивизии к начальнику политотдела, на ходу репетируя свои аргументы, что в армию он не просился, претензий по службе к нему нет, а выслушивать матерщину перед строем он не намерен, пусть увольняют тогда.
Как произошёл разговор с начальником политотдела он не помнил. Как отрезало. Помнил лишь, что после обеда из общежития было видно, что начштаба какой-то поникший следует по направлению штаба дивизии. «Смотри, смотри, майора твоего начпо вызвал на ковёр», - наперебой и одобрительно улыбаясь ему говорили молодые офицеры, собираясь на службу продолжить трудовой день. «Ты ему … это … получку ещё мелочью выдай для профилактики, вот будет потеха», - прозвучало чьё-то предложение. Оно показалось ему интересным как только он представил триста с лишим рублей рублями и пятирублёвиками. Сказано — сделано. В банке с кассиршами отношения были давно налажены и получить в обмен на улыбки девушкам бумажные пакетики с юбилейными монетками перед очередной выдачей денежного довольствия не представило труда …
И вот долгожданный день получки. В кабинет начфина заходят офицеры с талончиками из расчётных книжек. Получают наличные. Заходит начштаба. Деловито сопя достаёт талончик и протягивает ему — держи мол. Он взял талончик. Также деловито наклонился над расчётной ведомостью, сверяясь с суммой к выдаче и начал не спеша отсчитывать монеты. Недоумение на лице майора нарастало медленно. Его глаза медленно но верно вылезали из орбит. Как у ската. Он, видимо, не мог поверить своим глазам, что же это такое происходит. Когда он увидел какую кучу денег ему придется как-то уносить с прилавка, он медленно отрывая от них изумлённый взор совершенно обескураженный произнес: «Ты что, лейтенант, охренел!». И с этой фразой окончательной безысходности он застыл на мгновение. «Берите, берите, товарищ майор. Это же деньги», - произнёс он деловито, не глядя на майора, и не отвлекаясь от уже доведённой до автоматизма привычки искать в ведомости следующего получателя, уже стоящего за спиной начштаба. Получка — святое дело и пререкаться при офицерах да еще на «чужой» территории было заранее для майора проигрышным делом. Потом будут «кости мыть». Майор тихо вышел. И после никогда не переходил грань дозволенного. По крайней мере с ним. Деньги великая власть, особенно помноженные на коэффициент достоинства, который, как Вы понимаете, может свести эту власть к нулю. Такая вот простая арифметика.
No comments:
Post a Comment